Тема: Эротические рассказы / Разное | Матильде было шестнадцать лет, когда однажды известный всему Парижу писатель зашел в их шляпный магазин. Но не шляпки интересовали его, а светящиеся в темноте цветы, которые ему были нужны, чтобы украсить волосы любимой женщины, кожа которой испускала молочно-розовое сияние.
Таких цветов у Матильды не оказалось. Но едва писатель ушел, девушка подошла к зеркалу и стала всматриваться в свое отражение.
Она тоже хотела бы вызывать такое же желание у мужчины. Сможет ли? Сияние Матильды было другой природы. Оно больше напоминало не свет, а огонь, жар. Глаза фиалкового цвета полыхали, волосы отливали огненной медью. И кожа была медного оттенка, без всякой прозрачности, горячая, плотная кожа. Тугое, роскошное тело как влитое держалось в одежде, и, хотя Матильда не носила корсета, казалось, будто она затянута в него - настолько вызывающе выпирала грудь и высоко поднимались ягодицы.
А писатель появился снова. Но в этот раз ничего не собирался покупать. Стоял возле нее, смотрел, и его длинное породистое лицо улыбалось: "Пришел просто повидать вас".
Сердце Матильды оборвалось, словно ждало этой минуты долгие годы. Она даже привстала на цыпочки, чтобы получше расслышать, что писатель скажет еще. Матильда почувствовала себя женщиной, сидящей в темноте и принимающей в дар необычайные цветы. И что же сказал этот холеный, седовласый мужчина? Растягивая слова, он произнес: "Как только тебя увидел, у меня чуть не лопнули штаны".
Эта грубая непристойность подействовала как удар хлыста. Матильда вспыхнула и отвесила пощечину своему оскорбителю. Потом подобные оказии случались еще не раз. Матильда обнаружила, что при встрече с ней мужчины обычно теряют дар речи, забывают обо всех приемах утонченного, романтического ухаживания. И вульгарные выражения вырываются у них от одного вида Матильды, которая производила такое недвусмысленное впечатление, что они не могли говорить ни о чем другом, кроме как о мгновенно проснувшемся сексуальном желании. Это раздражало и угнетало Матильду.
Однажды она узнала, что, оказывается, парижские женщины высоко ценятся в Южной Америке, и решила стать элегантной представительницей лучшего парижского дома моды в Перу. К этой роли она хорошо подготовилась. Выбрала такие туалеты, что сама поверила, будто стала чрезвычайным послом французского шика в Лиме.
И здесь мечта Матильды воплотились в жизнь. Мужчины подступали к ней с великим шармом и изяществом, прикрывая свои намерения цветистыми фразами. Подобные прелюдии к сексу вполне удовлетворяли парижскую модницу, и она была возведена в ранг такой поэтичной недосягаемости, что финальное падение в любовные объятия могло показаться более чем чудом.
В тогдашней Лиме очень сказывалось влияние многочисленной китайской прослойки. Курение опиума вошло в моду. Стайки богатых молодых мужчин перелетали из борделя в бордель или проводили ночи в логовах опиумных торговцев, где в ассортимент входили и проститутки. А порой они закупали до утра какой-нибудь бар в квартале красных фонарей, баловались всем скопом наркотиками и развлекались с доступными красотками.
Молодые мужчины любили посещать Матильду, которая превратила свое шляпное ателье в будуар, полный шезлонгов, кружев, шелка, занавесок и подушек. Юный перуанский аристократ Мартинес приучил парижанку к опиуму и приводил к ней приятелей. Случалось, они не уходили от нее по двое, трое суток, отключившись от мира и забыв о своих дамах.
Занавеси плотно закрыты. Воздух темный, усыпляющий. Матильда принадлежит им всем. Опиум делал их чувственность более изысканной. Часами они могли только ласкать ноги своего кумира. Кто-то брал в руки левую или правую грудь, кто-то приникал с поцелуями к нежной шее, едва касаясь губами кожи. Но опиум усиливал ощущения, и этот невесомый поцелуй мог пронизать трепетом все тело Матильды.
Чей-то палец лениво полз к входу в лоно Матильды, отыскивал его, погружался и замирал между половыми губками. Другая рука тоже оказывалась по соседству, но ограничивалась тем, что описывала круги вокруг этого отверстия, а потом отправлялась искать другую дырочку. Кто-то из мужчин прижимал ко рту Матильды член, и она посасывала его медленно-медленно, и каждое прикосновение обострялось наркотиком.
А потом они надолго погружались в дремоту.
И в дремлющее сознание снова вторгались эротические образы. Мартинесу виделось женское тело, растянутое тело женщины, у которой не было головы, а были груди танцовщицы с острова Бали, живот мавританки и оттопыренные могучие ягодицы готтентотки. И это перемешивалось, струилось, переливалось, превращалось в изменчивую, подвижную массу, в плоть, сотворенную словно из тягучей резины.
Тугая грудь набухала, подбираясь все ближе и ближе к его рту. Мартинес протягивал руку, и тогда другие части этого призрачного тела втягивались, выпячивались, нависали над ним. Ноги раскидывались, раскорячивались как-то не по-человечески, невообразимым способом, будто их отделили от женского туловища и оставили только влагалище, распахнувшееся, словно кто-то схватил огромный цветок тюльпана и силой заставил раскрыться его лепестки.
И очертания этого тюльпана тоже оказываются изменчивыми, растягиваются резиной под руками какого-то любопытного существа, которое хочет разломать плоть, чтобы узнать, что там внутри. Потом к Мартинесу поворачивается зад и тоже начинает терять сразу же свою форму, как будто чьи-то руки растягивали в разные стороны ягодицы. Кажется, каждое движение подчинено только одному - полностью раскрыть это тело, раздвинуть, разъять.
И ярость овладевает Мартинесом, что не его, а чужие руки бродят по этому телу. И тогда перуанский аристократ протягивает свои руки, ищет грудь Матильды, но там уже руки другого, губы другого присосались к горошинам сосков. И поэтому Мартинес прикасается к животу, к другим частям тела, явившегося в опиумных грезах, а потом спускается еще ниже, к той точке, откуда и началось это чудовищное разъятие. И припадает к нему пересохшим ртом.
Эти непрерывные, жаркие прикосновения мужских рук были для Матильды таким наслаждением, что нередко обрушивался оргазм. Но осознавала она его уже потом, когда мужчины уходили.
Она одна, но мужские руки снова пробегают по ней. Вот они коснулись локтя, скользнули к талии. Матильда вспоминает Мартинеса, жгучие прикосновения его языка, который от волос лобка устремлялся книзу, пробегал всю дистанцию до ямки под копчиком и долго там оставался, поскольку очень любил эту ямочку. Потом язык и пальцы двигались дальше и исчезали в узкой расселине между двумя холмами, бледно окрашенной плоти.
Мысли о Мартинесе пробуждали страстные желания. Нет сил терпеть до его возвращения. Она взглянула вниз и осмотрела свои ноги. Она почти никуда не выходит, и они побелели. Такой же меловой цвет, как у китаянок, безвыходно сидящих взаперти. Но эта оранжерейная бледность нравится мужчинам, особенно смуглым перуанцам. Матильда окинула взглядом свой живот. Прекрасный живот, без изъяна, ни единой складки жира. А ниже солнце, пробивающееся сквозь шторы, окрасило лобок в цвет червонного золота.
" Интересно, а как я выгляжу со стороны ", - подумала Матильда. Она встала, взяла большое зеркало и поставила у окна, к свету, подперла стулом. Потом опустилась перед ним и медленно раздвинула ноги. Зрелище открылось восхитительное: безукоризненная кожа, розовое, припухшее влагалище. "Губки, - подумала она, - чем-то напоминают листья каучука: надавишь пальцем и выступит молочный секрет, благоухающий как сок моллюсков, извлеченных из раковины. Вот так и Венера вышла из пены морской, тая в себе зернышко солоноватого меда, который только под ласками может показаться из недр тела".
А может ли она сама извлечь из своих глубин, вызвать эту таинственную субстанцию? Матильда приоткрыла малые губки и начала гладить их пальцами, мягко, словно кошачьей лапкой, взад и вперед двигала пальчиками, вспоминая, как двигались нервные, смуглые пальцы Мартинеса. Она вспоминала его темную кожу, сильные руки. Как нежно они ласкали, каким сладким было прикосновение пальцев к половым губкам!
И Матильда поступила так же, как Мартинес: слегка прижала губы указательными и большим пальцами, а другой рукой продолжала поглаживания. И это было такое же сладостное ощущение, какое возникало в теле от ласк Мартинеса. Откуда-то из глубины засочилась солоноватая жидкость, и створки раковины намокли и глянцевито заблестели.
И тут Матильде захотелось узнать, как она выглядит, когда Мартинес просит повернуться. Она легла, подставила зеркалу зад и теперь могла видеть свои прелести как бы со стороны. Она вспомнила, каких движений ждал от нее Мартинес. И вот в зеркале над холмиком зада появилась рука и начала поглаживания. Другая рука, пробравшись между ногами к переднему отверстию, стала ласкать его. Потом палец проник вглубь и задвигался там взад и вперед.
И Матильду вдруг охватывает желание попробовать себя с обеих сторон. Она вводит указательный палец другой руки в задний проход. Теперь, когда она подается вперед, чувствует, как палец упирается в устье матки, отталкивается в другую сторону, и острое наслаждение пронзает сзади. И вот оно рождается, предвкушение приближающегося оргазма, движения делаются конвульсивными, словно она подпрыгивает, чтобы сорвать с ветки последний, самый сладкий плод. Ну же! Еще! Еще! И, наконец, дикий оргазм сотрясает все тело. Но, извиваясь и корчась, Матильда не сводит глаз с зеркала, в котором отражаются вскинутые ноги, красивый зад, покрытый росой наслаждения.
А потом Матильда вспомнила Антонио, одного из своих поклонников. В нем были элегантность, необходимая для того, чтобы женщина гордилась им, выхоленность человека и учтивые манеры, которые, чувствовалось, могли при нужде обернуться грубостью и ожесточенностью. Сам Антонио считал себя котом, который умеет внушить другим желание его погладить, но никого не любит и никому не отвечает взаимностью.
Матильда даже и не заметила, как неслышной кошачьей поступью Антонио прошел по ковру. Она стояла на четвереньках перед зеркалом и разглядывала себя сквозь раздвинутые ноги.
- Стой так, - воскликнул Антонио. - Не двигайся! Это как раз то, что мне нужно.
Антонио вошел в нее, и под его тяжестью она клонилась все ниже и ниже и в конце концов распласталась ничком по полу. Будто раскаленный стержень торчал у него меду ногами. Длинный и узкий, он проникал всюду, двигался в разных направлениях и с таким проворством, какое Матильде раньше не встречалось. Темп все убыстрялся, и Антонио хрипло выкрикивал: "Ну давай же, давай! Все отдай мне, все без остатка. Кончи, как никогда не кончала! Отдайся вся, ничего не оставляй!" И она с такой же яростью подавала навстречу ему тело, пока молния оргазма не ударила в них обоих одновременно.
Потом Антонио снова стал упрашивать Матильду отправиться с ним в его собственную берлогу. Матка Матильды по-прежнему горела, но, чтобы еще раз испытать это чудесное ощущение, она согласилась.
По скрипучим ступеням они поднялись наверх, и, открыв обшарпанную дверь, Антонио втолкнул Матильду в комнату. Никакой мебели здесь не было - только китайская циновка, где лежал тощий, изможденный человек в неописуемом рванье.
Матильда попятилась и увидела, что все его тело покрыто царапинами и ранками. Человек поднялся и сел. Видно было, что движения даются ему с трудом. В одной руке он держал авторучку, в другой - перочинный ножик.
Матильду охватил ужас.
Вот он отламывает головку ампулы, бросает в сторону осколки. Переливает жидкость в авторучку, потом перочинным ножом делает разрез на руке, и так уже покрытой следами прошлых разрезов, и кокаин из ручки течет в его тело.
- Он совсем нищий, даже шприц себе купить не может, - пояснил Антонио.
Матильда порывалась уйти, но Антонио не отпускал. Ему хотелось, чтобы она попробовала вместе с ним кокаину. Человек уже лежал, закрыв глаза. Антонио достал шприц и сделал Матильде первую инъекцию. Потом они легли. Тяжелое оцепенение сковало Матильду. Антонио спросил:
- Ты будто умерла? Так ведь?
Голос Антонио звучал откуда-то издалека. Она пробормотала, что чувствует себя совершенно обессиленной.
-Это пройдет.
И начались кошмарные видения. Далеко-далеко вытянулось тело изможденного мужчины, чуть ближе была фигура Антонио. Она чувствует, как его член входит в нее, это такое нежное, восхитительное проникновение, она раскачивается медленно, спокойно. А вот член вынули, нет, это не понравилось, и она дернулась, как бы желая заполучить его обратно.
Следующий кошмар: Антонио раскрывает нож, склоняется над раскинутыми ногами Матильды и чуть всовывает острие внутрь. Матильда не почувствовала боли, она вообще ничего не чувствовала теперь - не было сил пошевелить ни руками, ни ногами. И вдруг она отчетливо осознала - это не кошмарный сон, это явь: Антонио, приставивший нож к раскрытому влагалищу. Она завизжала. Но было уже поздно, Антонио не смог удержаться от своей болезненной страсти и подогретого наркотиком желания расширить ножом "маленькую женскую ранку". Так этот тип называл женские гениталии...
|
|
Пожалуйста, скопируйте приведенный ниже код и вставьте его в свой блог - как HTML.
| |
Подразделы· Анал
· Бисексуалы
· Вуаеризм
· Геи
· Гетеросексуалы
· Группа
· Измена
· Классика
· Лесби
· Миньет
· Поэзия
· Причуды
· Раздел закрыт
· Разное
· Романтика
· Садо-мазо
· Свингеры
· Случай
· Страпон
· Студенты
· Транссексуалы
· Фантазии
· Фантастика
· Фетиш
· Эротика
· Юмор
Cписок статей
 |